Мария (Фрагмент из пьесы)

Картина седьмая

У Муковниных. Горят коптилки. Тени на стенах и потолке. Перед зажжённой лампадой молится Голицын. На сундуке спит нянька.

Голицын. ...Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падая в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плода. Любящий душу свою погубит её, а ненавидящий душу свою сохранит её в жизнь вечную. Кто мне служит, мне да последует, и где я, там и слуга мой будет, и кто мне служит — того почтит отец мой. Душа моя теперь возмутилась, и что мне сказать? Отче, избавь меня от часа сего, но на сей час я и пришёл...

Катя (подходит неслышно, становится рядом с Голицыным, кладёт голову на его плечо). Свидания мои с Редько происходят в штабе, Сергей Илларионович, в бывшей прихожей, там клеенчатый диван есть... Я прихожу, Редько запирает дверь, потом дверь отмыкается...

Голицын. Да.

Катя. Я уезжаю в Борисоглебск, князь.

Голицын. Уезжайте.

Катя. Редько всё учит меня, всё учит, — кого любить, кого ненавидеть... Он говорит — закон больших чисел. Но я-то сама малое число — или это не считается?..

Голицын. Должно считаться.

Катя. Вот видите — должно считаться... Вот я и свободна, нянька... Проснись. Пожалуйста, проснись. Ты царствие небесное проспишь...

Нефедовна (поднимает голову). Люка-то где?

Катя. Люка скоро придёт, нянька, а я уезжаю, некому будет тебя бранить.

Нефедовна. Зачем меня бранить, какие мои дела... Я нянька рождённая, для детей взята, детей растить, а их тут нету... Баб полон дом, а ребёнков нету. Одна воевать пошла, без неё некому, другая шатается без пути... Какой это может быть дом — без ребёнков?

Катя. Вот родим тебе от святого духа.

Нефедовна. Вы треплетесь, разве я не вижу, треплетесь, да толку нет.

Голицын. Уезжайте в Борисоглебск, вы нужны там... В Борисоглебске пустыня, Катерина Вячеславна, в этой пустыне звери пожирают друг друга...

Нефедовна. Вон Молостовы — скверные совсем купчишки, выхлопотали своей няньке пенсион, пятьдесят рублёв в месяц... Похлопочи за меня, князь, почему мне пенсион не дают?..

Голицын (растапливает «буржуйку»). Меня не послушают, Нефедовна, у меня теперь силы нет.

Нефедовна. Вон ведь простые совсем купчики.

Открывается дверь. Муковнин отступает перед Филиппом, закутанным в тряпьё и башлык, громадным и бесформенным. Половина Филиппова лица заросла диким мясом, он в валенках.

Муковнин. Кто вы?

Филипп (продвигается ближе). Я Людмиле Николаевне знакомый.

Муковнин. Что вам угодно?

Филипп. Там заварушка получилась, ваше превосходительство.

Катя. Вы от Исаака Марковича?

Филипп. Так точно, от Исаака Марковича... Вроде как ни с чего и получилось.

Катя. Людмила Николаевна?..

Филипп. Там же, при них они и были, в компании... Маленько, ваше превосходительство, перехорошили. Евгений Александрович — одно, Яков Иваныч им вроде как напротив, стали цапаться, оба с мухой...

Голицын. Николай Васильевич, я поговорю с этим товарищем.

Филипп. Особого такого ничего не случилось, а только недоразумение... Оба с мухой, оружия при себе...

Муковнин. Где моя дочь?

Филипп. Ваше превосходительство, неизвестно.

Муковнин. Где моя дочь, скажите? Мне всё можно сказать.

Филипп (чуть слышно). Законвертовали.

Муковнин. Я смотрел смерти в глаза. Я солдат.

Филипп (громче). Законвертовали, ваше превосходительство.

Муковнин. Арестовали — за что?

Филипп. Вроде как из-за болезни сыр-бор получился. Яков Иванович говорят: «Вы болезнью наделили», — Евгений Александрович — стрелять. Оружия при себе, оружия — тут она...

Муковнин. Это Чека?

Филипп. Люди взяли, а кто их разберёт?.. Люди сейчас неформенные, ваше превосходительство, себя не доказывают.

Муковнин. Надо ехать в Смольный, Катя.

Катя. Никуда вы, Николай Васильевич, не поедете.

Муковнин. Надо ехать в Смольный, сейчас же.

Катя. Николай Васильевич, дорогой мой...

Муковнин. Дело в том, Катя, что моя дочь должна быть возвращена мне. (Подходит к телефону). Прошу штаб военного округа...

Катя. Не надо, Николай Васильевич!

Муковнин. Прошу к телефону товарища Редько.. Говорит Муковнин... Я не могу объяснить вам лучше, товарищ, кто говорит, — в прошлом я генерал-квартирмейстер Шестой армии... Товарищ Редько, вы?.. Здравствуйте, Фёдор Никитич. У аппарата Муковнин, Здравия желаю... Если оторвал от дела — сожалею очень... Сегодня, Фёдор Никитич, в доме восемьдесят шесть по Невскому, вечером, вооружёнными людьми взята моя дочь Людмила. Я не ходатайствую перед вами, Фёдор Никитич, — знаю, что в организации вашей это не принято, — но только хотел доложить, что мне нужно увидеться со старшей моей дочерью, Марией Николаевной. Дело в том, что я недомогаю в последнее время, Фёдор Никитич, и чувствую необходимость посоветоваться с Марией Николаевной. Мы посылали телеграммы и срочные письма, Катерина Вячеславна, знаю, и вас затрудняла — ответа нет... Просьба связать по прямому проводу, Фёдор Никитич... Могу добавить, что я вызван генералом Брусиловым в Москву для переговоров о службе... Вы говорите — доставлено?.. Доставлено восьмого?.. Покорно благодарю, желаю успеха, Фёдор Никитич. (Вешает трубку.) Всё хорошо, Машу разыскали, телеграмма вручена восьмого. Она будет в Петербурге завтра, послезавтра, самое позднее. Надо убрать Машину комнату, Нефедовна, — подняться завтра чуть свет и убрать... Катюша права — квартира запущена. Мы ужасно всё запустили в последнее время, везде пыль. Надо чехлы надеть. У нас есть чехлы, Катюша?

Катя. Не на всю мебель, но есть.

Муковнин (мечется по комнате). Непременно надеть надо чехлы... Маше приятно будет застать всё в том виде, как она оставила. Почему не создать уют, когда это можно сделать... И вот Катя у нас не амюзируется, — ты совсем не амюзируешься, Катюша, не ходишь в театр, так можно отстать.

Катя. Маша вернётся — я пойду.

Муковнин (инвалиду). Простите, ваше имя-отчество?..

Филипп. Филипп Андреевич.

Муковнин. Почему вы не садитесь, Филипп Андреевич?.. Мы вас даже за хлопоты не поблагодарили... Надо угостить Филиппа Андреевича... Нянька, найдётся у нас, чем угостить? Дом наш открыт, Филипп Андреевич, милости просим по-простому, будем рады. Мы вас непременно с Марией Николаевной познакомим...

Катя. Вам надо отдохнуть, Николай Васильевич, лечь надо.

Муковнин.. И если хотите, я за Люку ни одного мгновения не беспокоюсь. Это урок — урок за ребячество, за отсутствие опыта... Если хотите — я доволен... (Вздрагивает, останавливается, падает на стул. К нему подбегает Катя) Спокойствие, Катя, спокойствие...

Катя. Что с вами?

Муковнин. Ничего, — сердце...

Катя и Голицын берут его под руки, уводят.

Филипп. Расстроился.

Нефедовна (ставит на стол прибор). Барышню нашу при тебе брали?

Филипп. При мне.

Нефедовна. Билась?

Филипп. Сперва билась, потом пошла ничего.

Нефедовна. Я тебе картошку дам, кисель есть...

Филипп. Поверишь, бабушка, дома пельменей целый ушат навалили, заварушка эта поднялась, — глядь, и упёрли.

Нефедовна (ставит перед Филиппом картошку). Лицо-то у тебя на войне обварило?

Филипп. Лицо у меня гражданским порядком обварило, давно дело было.

Нефедовна. А война будет? Чего у вас говорят?

Филипп (ест). Война, бабушка, будет в августе месяце.

Нефедовна. С поляками, что ли?

Филипп. С поляками.

Нефедовна. Не всё им отдали?

Филипп. Они, бабушка, желают иметь своё государство от одного моря и до самого другого моря. Как в старину было, так они и в настоящий момент желают.

Нефедовна. Ишь дураки какие!

Входит Катя.

Катя. Очень худо Николаю Васильевичу. Нужно доктора.

Филипп. Доктор, барышня, сейчас не пойдёт.

Катя. Он умирает, нянька, у него нос синий... Уже видно, какой он будет мёртвый...

Филипп. Доктора, барышня, сейчас на запоре, в ночное время не пойдут, хоть стреляй в него.

Катя. В аптеку надо за кислородом...

Филипп. Они союзные — их превосходительство?

Катя. Не знаю... Мы ничего здесь не знаем.

Филипп. Если не союзные — не дадут.

Входит Катя.

Катя. Маша?!

Катя идёт вперёд, протягивает руки, плачет, останавливается, закрывает лицо руками, потом отнимает их. Перед ней красноармеец, лет девятнадцати, мальчик на длинных ногах, он тащит за собой мешок. Входит Голицын, останавливается у двери.

Красноармеец. Здравствуйте!

Катя. Боже мой, Маша!..

Красноармеец. Тут Мария Николаевна из продуктов кое-что прислали.

Катя. Где же она?.. Она с вами?

Красноармеец. Мария Николаевна в дивизии, сейчас все на местах... Из вещей тут кое-что есть — сапоги...

Катя. Она не приехала с вами?

Красноармеец. Там бои, товарищи, идут, — как можно?

Катя. Мы телеграммы послали, письма...

Красноармеец. Что ни посылайте — всё равно... Части день и ночь в движении.

Катя. Вы увидите её?

Красноармеец. Как же не увидеть?.. Если передать что-нибудь...

Катя. Да, передайте ей, пожалуйста.. Передайте, что отец её умирает и мы не надеемся его спасти. Передайте, что, умирая, он звал её... Сестра её Люка не живёт с нами больше — она арестована. Скажите, что мы желаем счастья Марии Николаевне, желаем, чтобы она не думала о тех днях и часах, когда её не было с нами...

Красноармеец озирается, отступает. Шатаясь, выходит из своей комнаты Муковнин. Глаза его блуждают, волосы поднялись, он улыбается.

Муковнин. Вот, Маша, тебя не было, и я не хворал, всё время был молодцом, Маша... (Видит красноармейца.) Кто это? (Повторяет громче!) Кто это?.. Кто это?.. (Падает.)

Нефедовна (опускается на колени рядом с Муковниным). Ну что, Коля, уходишь?.. Не ждёшь няньку...

Старик хрипит. Агония.


Впервые опубликовано в журнале "Театр и драматургия", 1935, № 3.